это возможность:
| Автор: | Рассказ добавлен:07.05.2009 |
| Страна: | Год поездки: |
Перед тем как Вы начнете (или все же не начнете) чтение у меня есть к вам несколько слов. Прежде всего к тем, кто еще не ездил в америку и ищет в этом разделе полезную для
себя информацию - ее в моем рассказе минимум, так что в принципе можно время и не тратить. Мой рассказ - это попытка разобраться в своей больной голове и увековечить те
чувста, которые я так отчаянно боюсь забыть.
Публикую его здесь по причи....а в общем я и сам не знаю для чего я решился его всем показать...наверное из-за того что за долго до своей поездки я уже знал, что у меня будет
своя американская, которую я здесь размещу...не судите особо строго, хотя не - судите как хотите, в принципе мне все равно.
ps я пытался писать правдивую историю, но местами (а именно в конце последней главы, где я полностью переписываю сюжет увиденного мной сна) я немного сочинил...
Моя американская история:
НЕНУЖНОЕ СЛЕДУЕТ УНИЧТОЖИТЬ
"С несправедливостью либо сражаются, либо сотрудничают" (Альбер Камю)
"Если слова ничего не стоят,
ВЫ ничего не стоите тоже!
Ненужное следует уничтожить" (Леха Никонов)
1.
На светофоре забавный "белый" человечек сменил красную ладошку. Две толпы пешеходов торопливо зашагали навстречу друг другу. Пересекая 34ю улицу по Мэдисон Авеню, я думал
об этих людях, спешивших, как и я, добраться до тротуара. Каждый в эту секунду размышлял о чем-то на своем языке. Забавно, в то время как все думают о ЧЕМ-ТО, я думаю, о том,
о ЧЕМ они сейчас могут думать. Наверное, я попусту теряю время. Но когда ты смирился с безликостью собственной жизни, то обнаруживаешь неисчерпаемый запас времени, который так
или иначе придется израсходовать.
Я увидел свободную скамеечку и зашагал к ней. Попытался перевести на русский вывеску магазина электроники, но понял что это бесполезно. Вокруг быстро темнело, меня клонило в
сон, и я с трудом отбивался от новых приступов зеванья. Скамейка, не дожидаясь меня, приютила явно бездомного черного парня в куртке янкиз. Я был настроен на то, что бы
посидеть, так что, не обращая на своего соседа никакого внимания, расположился рядом.
Закружилась голова. Почему? Наверное, потому что я второй день ничего не ел. Люди продолжали шагать по своим делам. Я достал из рюкзака яблоко и предложил его парню рядом. Он
окинул меня подозрительным взглядом и сказал, что не голоден. Тем лучше, я спешно откусил кусок и поднял глаза к совсем уже потемневшему небу. Манхэттен с заметным
воодушевлением перебирался в страну электрического освещения. Я закашлял.
2.
Первый раз мы встретились в отеле с каким-то французским названием, там ещё стоял муляж речной мельницы, символизировавший что-то очень для меня непонятное. Нас познакомил
общий приятель. Они с М. сидели за столиком во дворе и видимо сами только-только начинали знакомство. Я шел в свой номер из магазина. Скорее всего, в тот момент я думал о том
с каким отвращением мне предстоит съесть очередной пример американской дряни, которую можно купить на заправках и в крошечных магазинчиках за пару-тройку баксов. Шоколадное
печенье или пончики, с мерзкой посыпкой - американцы знают толк в паршивых продуктах. Вот так я и шел, пока не увидел их. Подойти поздороваться? Честно говоря, мне было лень,
хотелось скорее дойти до комнаты. Я поднял приветственно руку и собирался пройти мимо, как вдруг внимательнее рассмотрел сидящую за столиком девушку. Красиво как дома, -
подумал я и зашагал в их сторону. Сидящие перевели свой взгляд на меня. Я улыбнулся. Защитная реакция дебила - всегда выручает.
Когда я подошел, М. назвала меня по имени. Оказывается, пока я шел мой приятель рассказал ей все, что ему было обо мне известно. Не очень подробное досье, но это было все,
что я бы мог сказать о себе сам. Хотя нет, я бы ещё пару раз добавил в свое описание слово неудачник. Она смеялась, как-то очень необычно. Я сразу попытался сохранить в своей
дырявой памяти этот смех, но, разумеется, сейчас помню только то, что он показался мне НЕОБЫЧНЫМ. Говорят, люди живут исключительно воспоминаниями. В таком случае мне живется
очень плохо, так как все приятные образы у меня регулярно в голове стираются.
Она представилась. Полное имя начиналось на букву И. Гм, татарка? Стыдно признаваться, но в женском вопросе я гнусный националист. Не то, что бы мне нравились одни и были
неприятны другие, просто я всегда выискиваю у девушек их национальную принадлежность, выстраивая на этом теорию закономерностей. Дурная привычка, за которую я бы себя убил.
Убил бы - да вот все некогда. Я повторил её имя по слогам. Толи у меня это получилось чересчур коряво, толи, просто решив меня пожалеть, она предложила два более простых
варианта. Первый я вообще не разобрал, а вот во второй влюбился сразу - М. Оказывается, самым красивым девушкам достаются самые красивые имена. Поспешный вывод. Пожалуй,
никакого правила здесь нет. Просто-напросто самой красивой девушке, из тех, что встречались мне в моей долбаной жизни, досталось самое красивое имя, которое я когда-либо
слышал. Что же, впервые за без малого месяц в американском воздухе запахло намеком на справедливость. Внимательно разглядывая уголки ее восточных глаз, я и представить не мог
каким образом так называемая "справедливость" поступит с этим божественно красивым лицом.
Но тогда до этого было ещё далеко, ещё стоял июнь месяц, ещё существовала наивная и в то же время непоколебимая уверенность в том, что это только начало.
Я шел к себе в комнату давиться несъедобным печеньем. В голове у меня все перемешалось, всего несколько минут назад я соприкоснулся с прекрасным и уже точно знал, что моя
жизнь бесповоротно поделена на до и после.
3.
Нигде не чувствуешь себя так одиноко, как под землей. Иногда усевшись на полу вагона питерского метро, прижимаясь спиной к дверям, я пытаюсь остановить время. Поймать
мгновение, отделенное тишиной от нескончаемого стука колес, когда монотонный сюжет за окном превращается в отчетливый футуристический набросок, а привычно хмурые лица
пассажиров замирают предсмертной гримасой. Все человечество в данный момент находится над тобой, а ты здесь. Один. И ты чувствуешь жизнь. Которая несется к своей конечной
станции, как и этот вагон, на полу которого ты сейчас пытаешься остановить время. Бесполезно.
У Нью-Йоркского метро есть целый ряд преимуществ. Во-первых, оно совсем неглубокое, что создает заметный эффект присутствия в городе. Во-вторых, нет такой гнетущей
статичности. Сабвэй выглядит живым, находящимся в постоянном движении механизмом. Большие интервалы между поездами избавляют его от образа инкубатора, наделяя характером,
изучением которого занят каждый спустившийся в подземное царство. Практически человеческие качества. Тем не менее, мне здесь одиноко.
По рельсам с завидной скоростью пробежала крыса. В голове проскользнуло, что у нас с ней есть что-то общее. Интересно, что? Сложно сказать. А у крысы есть чувства? И какие
чувства можно испытывать по отношению к крысе? Нет, у нас с ней определенно есть что-то общее.
Подъехал поезд. Я собирался ехать другой веткой, но решил не противоречить судьбе лишний раз и, оценивая про себя вероятность того, что крысу раздавили, сел в поезд. Я думаю,
она все-таки убежала, может крысы и не способны на чувства, но они неплохо бегают.
Вагон, несмотря на поздний час, оказался почти полным. Я просочился к схеме и попытался понять, куда меня везут. Голова по-прежнему кружилась. Соображалось очень плохо.
Маршрута поезда я так и не понял. В любом случае мне некуда было спешить. В углу освободилось сиденье.
Отключился практически сразу. Яркий сон. Мне лет 10, моя школьная учительница английского кричит на меня, я виновато уткнулся в книжку, пытаясь думать о каком-то хорошем
месте, где меня сейчас нет. Неожиданно просыпаюсь в Бруклине. Считал ли я в детстве Америку за хорошее место? Кажется, нет, мне всегда хотелось в Африку.
На ближайшей станции я вышел, что бы пересесть. Какой-то парень спросил на испанском, не нужно ли мне травки. У меня не было денег.
В начале второго ночи я приехал в аэропорт, мне хотелось срочно сесть в самолет. Но до моего вылета было больше 14 часов. Я зашел в туалет, что бы посмотреть в зеркало. Был
готов не узнать себя, так как давно не брился и не умывался. Но в зеркале был какой-то совершенно обычный я, только вот глаза мне показались неестественно голубыми. Друзья из
восточной Европы уверяли, что отличить русского в америке очень просто по цвету глаз. Никогда не обращал на это внимания, но, судя по двум голубым огонькам, в тот момент я
был самым русским на свете.
Попытался просунуть голову под кран, что бы умыться. Бесполезно. Чуть не свернул себе шею. Рассмеялся своей нелепости. Звук собственного смеха напугал меня. М.! Где она
сейчас? Может быть здесь, в аэропорту? Мое тело покрылось дрожью.
4.
За все лето мы виделись несколько раз. Я был настолько поглощен своим личным сражением с капиталистическим эго, что все реже вспоминал об остальных студентах из россии в
нашем городке. За три месяца произошло столько всякой всячины. Бесстыжая американская реальность по кусочку обгладывала мою молодость, оставляя взамен небольшую иллюзию
скорого освобождения от оков потребительского рабства. Конечно же, я думал о М. Но, проснувшись 31го августа в 5 утра, я не надеялся, что мне удастся её ещё раз увидеть. Это
был мой последний день на работе. Все мои мысли были о предстоящем возвращении домой и о новой старой жизни, которая там меня ожидала. Какие чувства я тогда испытывал? А
испытывал ли я вообще когда-нибудь хоть какие-то чувства? Кажется, хотелось, что бы все закончилось поскорее.
Путь до клуба на велосипеде - мои последние 10 минут на двухсотбаксовом мангусте (1). Велосипед я оставлю в гараже на работе для ребят, которые приедут из европы в следующем
году. Пусть новые герои крутят педали в направлении своей американской мечты.
Обычные "гудморнинги" тем, кто пришел на работу первее меня. Я вижу их последний раз, и скучать по ним никогда не буду. Лист с заданиями на предстоящий день. Ничего
особенного, у меня будет время просто покататься по гольфклубу на машинке. В конце концов, я заслужил хотя бы разок повалять дурака. Проверил уровень масла в своем GREENMASTER
3100. Кто сядет за тебя в ближайший понедельник? С первой попытки завелся двигатель, включились фары, и я выехал из гаража. Почувствовалось, как кто-то недоумевающим взглядом
смотрит мне в спину. Американцы так и не смогут понять, зачем начинать работу раньше остальных.
Один за другим под аккомпанемент восходящего вирджинского солнца и забойных аккордов Los Fastidios (2) я выстригал каждый из "калорсов" и "апронсов" (3). С настигнувшим меня
творческим хладнокровием и желанием ни о чем не думать я досчитал до 35ти. Утренняя работа выполнена. Остаток дня кататься и нехотя выбривать убогие участки вокруг камней.
Некоторые места мне запомнятся чуть лучше, как, например невидимый для моего босса въезд в лес за холмом 16го флажка. Здесь я провел без малого час, когда в начале августа
узнал о смерти своей бабушки. Я помню, как смотрел на верхушки деревьев, пытаясь сквозь впервые посетившие меня за долгие годы слезы, угадать возраст каждой из этих уродливых
сосен. Америка сделала меня таким слабым. На обед дали лобстеров и суп. Странно, что в последний день меня порадовали таким оригинальным ланчем.
Пэйчек на 870 долларов. Кажется, меня опять надурили. Плевать, последние две недели я не нарабатывал даже на это.
Начальник с самым лицемерным взглядом на всем восточном побережьем поблагодарил меня за ту помощь, которую я им оказывал на протяжении всех трех месяцев. А мне казалось, что
я работал. Но нет же, я им просто по возможности подсобил, где надо.
"Могу я что-то для тебя сделать?" Мой работодатель всегда гордился, что подчиненные могут рассчитывать на его помощь.
"Пожалуйста, сдайте за меня сессию" надежда на элементарное понимание чувства юмора опять меня подвела. С удивленным видом он напомнил мне, что я говорил об отсутствии
каких-либо проблем с учебой. Глупый тип. На предложение подбросить до квартиры, я попросил не беспокоиться обо мне.
До дома 20 минут быстрым шагом. Выходя за границы клуба, я в последний раз оглянулся. Неужели получилось? Что это было, очередной жизненный этап? Я не знал, что делать
дальше. Недолго думая, я купил на заправке упаковку шоколадного печенья.
Дома я принял душ и пошел на автобус. Была пятница, а значит, последняя возможность обналичить чек до того как я уеду в Нью-Йорк. Что мне еще нужно от этой страны? Джинсы! Я
поехал в магазин и купил две пары. Пытаясь прогнать из головы слова моего приятеля из россии о том, что за 3 месяца от меня ничего не останется кроме ценника и упаковки, я
бродил среди полок раскиданных повсюду товаров, пока не наткнулся на Андрея. Мой румынский руммейт, товарищ по работе и просто самый близкий на протяжении всего лета друг был
занят поиском пестрого свитера без вырезов и воротников не дороже 60 долларов. Ищи и ты отыщешь. Давно не видел Андрея настолько счастливым. Еще бы, купить такую вещь, да к
тому же на 10 баксов дешевле запланированного. Если бы сам не вез полные сумки совершенно ненужного для себя хлама, так бы и умер от зависти. Мы приехали домой около 10
вечера. Завтрашний день обещал быть запоминающимся. Андрею предстояло встретить свой 23й день рождения. Мы собирались сходить покататься на русских горках.
Не успел я померить костюм американского обывателя, как в наших дверях показалась М. Приятный сюрприз. Как и всегда, она была бесподобна. Но что-то ее все-таки выдавало.
Когда каждый день видишь по 100 лживых улыбок, то начинаешь чувствовать притворство за милю. Тем не менее, она была хорошей актрисой, и никто в нашей квартире не заподозрил
даже намека на подвох. Но я испугался. Что-то случилось. Зачем она пришла? Вряд ли попрощаться со мной, она, наверное, даже и не знает, что я уже собираюсь уезжать.
"Кому-нибудь есть 21 год?", - вот так неожиданный поворот.
"Девушка, читайте Коран", - меня все норовило сегодня пошутить, чем ближе к ночи, тем бестактнее и примитивнее.
"Какой Коран? - никогда (не до, не после) не видел на ее лице столько злости, ровно столько, сколько обычно присутствует на моем, - я, между прочим, православная"
"Серьезно? - моя очередная фашистская теория в действии, давно склонялся к мысли о том, что самые очаровательные имеют смешенную кровь, я положил руку на плечо Андрею - он
был единственным из собравшихся в комнате, кто достиг полного совершеннолетия, и перевел ему на ухо, - помоги девочке не заснуть трезвой"
Андрей, добрая душа, пошел вместе с М. за вином.
Я остался дома с суетившимися по поводу только что купленного компьютера казахами. Что-то не то. Ей очень плохо. Она собирается пить, одна. А что могу сделать я?
Выбежав из квартиры, я направился к магазину. М. стояла одна у мусорного бака в ожидании Андрея.
"М., что стряслось? Ты совсем грустная" - ага, кто бы на такой заботливый вопрос ответил что-то кроме ломаного "все в порядке"
"Тебя кто-то обидел?" - я сам себе был противен, но продолжал настаивать на объяснении.
М. молчала. Вскоре из магазина вышел мой румынский друг с бутылкой белого полусладкого. М. ему улыбнулась. Ага, значит, я был единственным, кому она не улыбалась, а это в
свою очередь могло быть следствием только одного - со мной у нее была заявка на честность, что в скором времени может материализоваться в признание. Порой моя логика кажется
глупой даже мне самому, но что поделать, если она работает.
М. не спеша шла в сторону нашего дома. Я растерялся. Мне становилось на самом деле страшно.
Собравшись силами, я пошел за ней. Не верилось своим глазам. Какая красивая спина! Когда видишь тыловую часть самой совершенной девушки на свете, едва ли обращаешь внимание
на спину, но такой прямой осанки я не видел никогда. И ведь можно было поклясться, что никакой гимнастикой она не занималась. Природа.
Ни разу не обернувшись в мою сторону, М. дошла до парадной, где жили мы, и села на газон перед нашими окнами. Оказывается она тоже жила в этих апартаментах уже несколько
недель, всего в одной минуте от нас. А я и не подозревал об этом. Но в этот вечер идти ей было явно некуда. Оценив профессиональным взглядом, сколько дней назад была
пострижена трава, я сел в паре ярдов от М. Одной рукой она держала завернутую в пакет бутылку вина, другой растеряно мучила телефон.
"М., пожалуйста", в конце концов, мне тоже было плохо и от неизвестности становилось только хуже.
"Да что жаловаться", она попыталась улыбнуться, но вместо этого мне стали заметны её красные глаза. По крайней мере, теперь я точно знал, что произошло горе и судя по всему
самое страшное. Даже такая конкретика меня успокоила. Теперь я не боялся, что случилось нечто непоправимое, теперь я в этом не сомневался. И как бы это не прозвучало, но мне
действительно стало легче.
Казалось, что она больше ничего не скажет. Но тут я вспомнил о том, что тоже потерял любимую бабушку, которую не видел бог знает сколько времени и имею право на то, что бы со
мной были откровенны.
Услышав про бабушку, М. моментально изменилась в лице. Видимо синдром братской беды, заключаемый в солидарности всех скорбящих, все-таки научный факт.
"Сегодня мне сказали, что умер мой любимый человек".
Сейчас мне кажется, что лучше бы я этого не знал. Нужно было встать за секунду до того, как она смогла это произнести, оставив её одну на нестриженном неделю газоне с
бутылкой вина (она бы ее все равно не смогла открыть) и поглощенной в собственные мысли. Я посмотрел на часы. От этого лета оставалось 13 минут.
5.
В детстве я очень боялся аэропортов. Не столько постоянно падающих самолетов, сколько огромных взлетно-посадочных пустынь из бетона и громадных дворцов, кишащих
красно-желтыми креслами из пластмассы. А еще там были страшные усатые носильщики, которые перевозили сотни чемоданов на непонятных машинках. В буфетах у меня никогда не было
аппетита, и вся еда казалась еще хуже, чем в больницах. Уборщицы натирали серый плиточный пол, по залам ходили милиционеры, в подвешенных к потолку цветных телевизорах бегали
антилопы, ничего интереснее тупого "В мире животных" работники аэропорта включить не могли. Но самым жутким казались не встречавшиеся мне больше нигде стеклянные двери.
Минский аэропорт. Главные ворота в только что провозглашенную суверенную республику. Мне 4 года. Мама открывает передо мной огромную прозрачную дверь. Не смея показать
насколько я напуган, зажмурив глаза, считаю про себя до трех. Одна дверь преодолена. Мы попали в жуткий муравейник, по которому бродит куча незнакомых людей. За окнами
приземляется голубой самолет с красным флагом на киле.
"Смотри, какой красивый! Мы прилетели на таком же"
Что есть силы я сжимаю руку моей мамы, единственное, о чем я тогда мечтал - оказаться дома и больше никогда не попадать ни в один аэропорт на свете.
Пройдет 16 лет, и я буду скитаться по гигантскому американскому аэровокзалу, рядом не будет никого, а ответить на вопрос где мой дом не смогу, даже если очень напрягу свое
воображение.
Я спешил в 8й терминал, именно оттуда поднимались в воздух самолеты авиалиний, которыми летела М.
Найду ли я ее там? Может быть. Ведь она должна была приехать в Нью-Йорк как раз в этот день и, наверное, сразу ехать в аэропорт просить, что бы ее посадили на ближайший рейс.
И, наверное, сидеть в терминале, ждать, когда я приду попрощаться с ней. Возможно я идиот, но я в это верил.
Обыскал все залы ожиданий, заглянул в каждое кафе и магазин сувениров. М. нигде не было.
А если она уже прошла регистрацию и ждет своего самолета в зоне вылета, где я просто не могу посмотреть? Даже мысль о том, что это правда подняла мне настроение. У нее все
получилось. Ну, конечно же! Она приехала сегодня после обеда, друзья отвезли ее в аэропорт, где смазливый гомосексуалист за стойкой регистрации с удовольствием поменял её дату
на сегодняшнюю. Сейчас М., наверное, смотрит на табло и ждет, когда там высветится слово Moscow. Сам уточнить, во сколько вылет я почему-то не додумался.
Погруженный в свои счастливые мысли я сел на пол у автомата с замороженными цветами и заснул. Мне снилась М. Она стояла в пустой комнате без мебели и держала в руке тетрадку.
Сначала мне показалось, что она плачет. Но потом она заговорила, и стало заметна ее улыбка. Что именно говорила М. я не помню, но кажется, она читала стихи. И в тетрадке,
наверное, тоже были стихи. Я стоял в дверях и смотрел на неё. Она улыбалась, а потом посмотрела в мою сторону и сказала, что я был прав. Потом она подошла и дотронулась до
меня. Сначала до плеча, потом до щеки. Я открыл глаза. Это была не М. Какая-то азиатка будила меня и просила убираться из их терминала. Я сказал, что люблю ее и не могу уйти,
пока она не поцелует меня. Азиатка сказала, что позовет охрану. Почему нельзя спать в аэропорту? Какая разница. Я был прав, а значит он жив. Значит будет жить М. Я достал из
рюкзака еще одно яблоко.
6.
Мы пили вино прямо на улице. Мимо проходили люди. Чудо, что никто не вызвал полицию. М. говорила.
Существуют женщины, перебить которых - это тяжкое преступление, за которое, будь я богом, отправлял бы прямиком в ад. Интересно, найдется ли хоть один человек на этой
планете, который посмеет недослушать самый чудесный голос на свете и заговорить раньше того, как М. попросит его об этом? Вот и я весь вечер молчал. Иногда вставлял
какой-нибудь кусочек мысли, но тут же сожалел о том, что открыл рот. Когда говорит М., хочется только того, что бы она никогда не останавливалась. И это несмотря на то, что в
тот вечер она произносила, быть может, самые страшные слова, которые я когда-либо слышал.
Молодому человеку М. 18 лет. Он на два года моложе ее, имеет красивое татарское имя и родителей, которые на дух не переносят девушку своего сына. Казанский вариант Ромео и
Джульетты на половину. К счастью родители М. обожают своего без пяти минут зятя. Никто не сомневается, что они поженятся. М. не представляет своей жизни без него и уже задолго
до этого печального дня начала жалеть о том, что поехала в америку одна.
В конце лета молодой человек отправился вместе со своим дядей отдыхать в Адлер. Для того, что бы не терять связь с М. он подключился на месте к краснодарскому оператору
мобильной связи, и каждый день писал ей смски. 16го августа после долгого молчания и в ответ на десятки смс от М. с его номера пришло страшное сообщение: "Девушка, он в
реанимации" На вопросы, что произошло, сообщили примерно следующее: молодой человек купался в море, утонул, но к счастью его откачали, и он остался жив, отец отправил больного
сына на лечение в Германию. Вероятно, автором этих слов был дядя молодого человека. М. стало невыносимо, но, не зная, что делать, она осталась в америке. Сообщения
прекратились. Это можно было объяснить тем, что номер был Адлеровский, а развитие событий теперь происходило в Германии. Но М. решилась позвонить. Трубку подняли. Был слышен
шорох и одно разборчивое слово - УТРО. В Казани в это время был разгар дня. М. определила по голосу отца молодого человека.
Сегодня она стояла на кассе, как вдруг зазвонил телефон. Звучавшая мелодия не могла обмануть М. - это был номер ее любимого. Забыв обо всем на свете, включая сдачу, которую
она не успела отдать посетителям, М. выбежала на улицу и нажала на кнопку ответа. В этот же самый момент на том конце положили трубку. Спустя несколько минут пришло смс:
"девушка, он скончался". Эти сукины дети упорно не признавали ее имени.
М. отпросилась с работы. Придя домой и справившись с первой накрывшей ее волной суицидных мыслей, она захотела поскорее забыться и, встретив моего казахского руммейта,
оказалась в нашей квартире.
"Ну а дальше ты знаешь", - М. поднесла стаканчик к своим губам.
"Они способны на такую жестокость?" - я смотрел на её лицо и машинально подливал себе еще вина.
"Я очень надеюсь на то, что они жестокие люди и способны на все что угодно, что бы нас разлучить" - она очень размерено произнесла эту фразу, за исключением слов "жестокие
люди", сказав их сквозь слезы.
Слезы. Я сразу вспомнил одну из своих девушек. Единственную, которой я на полном серьезе признавался в любви. Она очень часто при мне плакала. Я называл эти слезы
парафиновыми и когда видел их, старался как можно скорее уйти. А мое любимое солнышко использовало эту по театральному соленую воду для того, что бы я не уходил. Вот так и
жили. Потом я заразился от нее какой-то венерической холерой и, не сумев дальше с этим жить, бросил ее, даже не объяснившись. До сих пор уверен, что сделал девушке огромное
одолжение. Она выйдет замуж за какого-нибудь нормального козла, а я рано или поздно окажусь в дурдоме. Но людям добро делать - себе дороже. За этот благочестивый поступок,
спасший ее будущее, моя "любимая" отплатила мне угрозами по отношению к своей собственной жизни. Хвала всем аллахам и ярилам - ума у нее хоть на что-то хватило, и она вроде
как до сих пор здравствует.
Когда кончилось вино, М. вспомнила, что в ее холодильнике стоит бутылка с остатками привезенной из россии водки. Либо придя с работы, она совсем не соображала, либо она
все-таки держала себя в руках и не решилась пить водку одна. Остатков оказалось больше, чем я предполагал. М. к ним почти не притронулась. Чем больше она рассказывала, тем
хуже мне становилось. Слушая про ее семью, друзей, про него, я терял всякий интерес к своей бесполезной жизни. Я пил водку даже не запивая. М. сидела от меня на расстоянии
вытянутой руки и пыталась улыбаться. У нее это получалось, особенно когда она рассказывала про своих племянников. Мне даже казалось, что ничего не случилось. Передо мной самая
счастливая девушка на свете, которая вот-вот подпрыгнет и начнет танцевать. Но стоило ей вспомнить по какому поводу она сидит на траве с первым встречным, как сияющая улыбка
бесследно пропадала.
"Ну не могут люди умирать в 18"
Я подумал о ребятах, одетых в цинк за президентский рейтинг в Чечне, и ничего не сказал.
"У нас с ним одна жизнь на двоих. Если это правда, - последнее слово она сказала запнувшись и я рассмотрел, как в этот самый момент, буквально за одно мгновенье, слезинка М.,
высвободившись из-под ресницы, сползла по щеке до подбородка, - меня держат только родители".
Водка закончилась. Ненавижу когда так происходит.
"Ты же знаешь, что это неправда", - я толи задал вопрос, толи просто зачем-то накалил обстановку.
"Я очень на это надеюсь", - как-то обреченно.
Опять двадцать пять, она что, сдается?
Попросил позвонить его друзьям. Она сказала, что не знает ни одного номера. Его родителям. Она призналась, что просто боится услышать правду.
"Я приеду к ним, посмотрю в глаза, и тогда мне уже будет все равно"
Она смотрела на меня самым жалобным взглядом, словно просила: ну, пожалуйста, человек, имя которого я забуду спустя одну или две недели, скажи мне, что это неправда.
Эти глаза напомнили мне бездомных попрошаек-таксикоманов с московского проспекта. Меня начинало немножко подташнивать. Если по правде, то я совершенно не умею пить.
"Это неправда," - ой, дурак!
Взгляд М. изменился, как изменился бы взгляд попрошайки, если ему сунуть 100 долларов.
"Вся эта история с телефонами и СМСами. Ну совсем ничего общего с правдой," - я говорил, пытаясь наверное сам себе доказать, что не на пустом месте рождаю надежду.
"Но на что они рассчитывают? Пока мы живы - мы вместе. Они хотят взять грех на душу и заставить меня убить себя?" - такое чувство, что попрошайка обнаружил в полученной
банкноте нехватку пары водяных знаков и просит, не создавая пока прецедента, поменять купюру на другую.
"Они хотят сделать тебе больно," - мне в это верилось. Я встречал даже в америке людей, способных и на большую мерзость. Но смерть единственного сына. Это как надо ненавидеть
М., что бы говорить о таком? М. смотрела на меня.
"Как-то давно я написала стихотворение," - ее глаза закрылись и она прочитала несколько слабо рифмованных, но тем не менее складных строчек. Я запомнил только начало.
Ты умрешь, мне исполнится двадцать,
Так цыганка мне нагадала...
Повисла тишина. Внутренний голос просил меня найти в ее истории хоть какой-нибудь железный аргумент в пользу очевидного масонского заговора, который был бы достаточно
убедительным для нее. Да, Скажи ей хоть что-то.
"Не знаю, М. Я, наверное, недопонимаю всех деталей этой истории с Адлером, но серьезно: здесь что-то ни то. Как по СМС можно такое говорить? Зачем сохранять номер, который
был куплен специально для связи с тобой, что бы совершенно не держать тебя в курсе и сообщить только о, - я остановился и перевел взгляд на нее - М. смотрела перед собой,
возможно даже и не слушая меня, - сообщить только в конце? Позвони, пожалуйста"
Она мотала головой. Достала платок и вытерла слезы. Я хотел предложить самому позвонить его родителя, представившись другом. Вовремя осекся. Кто я такой, что бы узнавать
такие вещи раньше нее? Мы ведь даже не...
Господи! Я нахожусь рядом с самым чудесным человеком на свете в самый тяжелый для нее час. Смотрю на ее заплаканное лицо в тот момент, когда бы она отдала все, что бы ее
никто не видел. Совершенно ничем не могу помочь или что-то сделать. Даже пары слов, которые хоть как-то успокоили бы бедную М. у меня нет. Но самое страшное это то, что я
совершенно отчетливо завидую этому парню. За такую любовь я был готов утонуть хоть в сточной канаве, хоть в рюмке с водкой. Нет! Что со мной? Я завидую 18 летнему покойнику?
Но он жив! Какого черта, если он знает как нужен М. полез бы он в это долбанное море? Это все вранье. Он не может так поступить. Он не может ее оставить.
Я почувствовал как плачу.
М. сказала, что ей нужно как можно скорее ехать в Нью-Йорк. Там попробовать сесть на ближайший самолет и скорее добраться до Казани. Я не очень понимал ее план. Но что бы я
сделал на ее месте? Слава богу я никогда не окажусь на ее месте. Невозможно потерять, то чего нет. Четвертый закон Ньютона. Я чувствовал себя за это виноватым.
Мы договорились, что поедим в Нью-Йорк вместе. Ее встретят друзья и отвезут в аэропорт. Была пятница, я предложил ехать на автобусе в воскресенье вечером. Она согласилась.
Все равно ей нужно было пока решить какие-то вопросы с работой. Она снова улыбалась. Попрощались в 4м часу ночи. Я обещал зайти в 8:20, что бы ехать за билетами. Зачем так
рано? Некоторые свои решения я никогда не смогу объяснить.
Перед тем как открыть дверь в парадную я посмотрел на небо.
"Это ты, осень?"
Меня по-прежнему тошнило.
7.
Оказывается в аэропорту Джона Фицджеральда Кеннеди спать можно только в одном терминале из 9. Я лег на пол рядом с каким-то растоманом, обмотанным всякими ямайскими
флагами. Мимо пробежал мышонок. Я постарался заснуть, в надежде, что снова увижу какой-нибудь сон. Но поспать толком не получилось. Все время просыпался от громкого шума. Было
очень холодно, кружилась голова, да еще и кашель замучил. Проснувшийся ямаец спросил сколько времени. Я показал ему огромные часы, висящие в терминале.
"Спасибо, брат. Но я не верю этим американцам. Куда ты летишь?"
"В Сибирь"
"О, ты русский?"
"Нет, брат. Я американец"
Растоман рассмеялся. Он начал рассказывать мне про то, как ненавидит президента Буша. Я сказал, что всегда за него голосую. Растоман снова смеялся.
"Где твоя крошка, брат?"
Я встал и пошел к питьевому фонтану. Вода была мерзкая.
Вернувшись, сел в кресло. Нужно было подумать о том, как жить дальше. Что меня ждет в россии? Съезжу на могилу к бабушке, потом на учебу. Ну а дальше что? Меня ведь там никто
даже не выслушает. Поймет? Какая роскошь. Я ведь сам не понимаю, что со мной происходит. Знаете, у любого сумасшедшего всегда есть собственная трактовка реальности. У меня и
этого нет. Я пытаюсь разложить все по пунктам. На все разработать свою теорию. Объяснить даже самые свои бессознательные поступки. Бесполезно. Ах, если бы я мог жить одним
мигом. Если бы я научился обходиться без постоянного анализа происходящего. Победить свой кипучий экзистенциализм и стать обычным человеком. Вот тогда бы жизнь удалась.
Поражаясь тому, как противоречиво работают мои мысли, я заметил одну женщину, сидящую напротив и, не отрываясь смотрящую на меня. Чего ей надо? Я уставился на нее, думая тем
самым заставить ее смущенно отвести взгляд. Теперь она смотрела мне прямо в глаза. Кого-то она мне напомнила. Не в силах это больше терпеть, я показал ей язык. Женщина
рассмеялась. Я тоже улыбнулся. Неловко было оставаться в напряжении. Она подошла ко мне и села рядом. Русская. Ну, это, конечно, многое объясняет, но я-то американец.
"Ты выглядишь очень потерянным, что-то случилось?"
"Да нет, я просто устал," - вспомнил, кого она мне напомнила - маму! а я уже и забыл, как выглядит моя собственная мама.
"От Нью-Йорка?"
Я кивнул. То, что я больше суток не говорил ни с кем по-русски, не означает, что мне захочется рассказать всем, как я устал от жизни. Оказалось, что она гостила у своей
дочери в Джерси, но опоздала на самолет и теперь ждет следующего вылета в аэропорту.
"Тут так много русских студентов. Приятно смотреть на родные лица"
"Вы не встречали девочку из Казани? Зовут И.," - глупо, но вдруг. М. все-таки очень общительная, а эта женщина не может пройти мимо чем-нибудь опечаленного студента-земляка.
"А как она выглядит?" - женщина очень оживилась, но вопрос поставил меня в тупик.
Гм, как она выглядит? Как вы в молодости, только красивая. Я задумчиво промолчал.
"На самом деле не встречала. Не переживай, она найдется"
Хотелось, конечно, спросить, зачем было уточнять как она выглядит, если все равно не встречались, но, потеряв к своей собеседнице всякий интерес, я молча погрузился в свои
мысли.
Теперь перед глазами у меня стояло лицо М. А ведь уже начинал его забывать. Я способен забыть обо всем на свете. Я думал о книжке, которую читал в детстве. И кусочек, которой
неуклюже цитировал М. Это книжка про девочку, которой очень нравился мальчик. Но она была совсем невзрачной, и он не обращал на нее никакого внимания. Тогда девочка загадала
желание стать самой красивой на свете и каким-то волшебным образом заполучила магическое кольцо. И когда она одевала его на палец, все мужчины в мире, включая этого мальчика,
не давали ей прохода. Она добилась своего, и теперь они были вместе. Но парень этот был редкостным идеалистом и потащил ее к обрыву, попросив взять с собой самую дорогую для
нее вещь. Естественно девочка взяла свое колечко. В любом случае она с ним никогда не расставалась, так как оно являло собой главную гарантию взаимной любви. Придя к обрыву,
мальчик прочитал лекцию о том, что мы все рабы вещей и если хотим стать людьми, то должны избавиться от самых ценных предметов прямо здесь и сейчас. Он достал любимую флейту
своей мамы, погибшей не задолго до этого, и кинул вниз.
"Теперь твоя очередь"
"Я не могу этого сделать. Если я выброшу свое кольцо, то ты больше никогда не посмотришь в мою сторону," - девочка плакала, не зная как ей поступить.
"Если ты этого не сделаешь, то превратишься в вещь. И я больше никогда не посмотрю в твою сторону"
Она сняла кольцо, разбежалась, и что есть силы, бросила его с обрыва. В ту же секунду она потеряла всю свою волшебную красоту и превратилась в обычную девочку, которой была
до того как нашла кольцо.
Они шли домой молча. Он ни разу не посмотрел в ее сторону.
Если бы я оказался у такого обрыва, то выбросил все вещи, которые у меня когда-либо были. И не только вещи. Всех людей, даже тех которые мне кажутся самыми дорогими и
любимыми, я без угрызения совести швырнул бы к чертовой матери. Все равно я всех смогу забыть. Даже М. Это вопрос времени. Причем самого ближайшего будущего. Я гнусен и
омерзителен.
Никак не мог вспомнить, кто же автор этой книжки. И как она вообще называется? Странное дело. Я помню названия кучи скучных книг, а ту единственную, которая запала мне в душу
с тех времен, когда я только научился читать, вспоминаю лишь по содержанию. Но это даже хорошо, а то ведь можно и в графомана превратиться, что само по себе намного хуже
смерти.
Я посмотрел на часы. Уже было начало шестого утра. Моя последняя американская ночь практически закончилась. Я решил немножко пройтись. Встретил ребят из Киева. Они только
приехали в Йорк и сдавали вещи в камеру хранения.
"У нас 8 часов до самолета, думаем чего бы посмотреть?"
"Чего тут думать? Бронский зоопарк!"
Я вообще ненавижу зоопарки. Сам бы ни за что на свете туда не пошел. Но почему-то мне не хотелось, что бы эти ребята уехали из Нью-Йорка, не побывав в Бронксе.
Голова кружилась все сильнее и сильнее. Странно, но есть, совсем не хотелось. Понемногу я изучил все терминалы. Победа по очкам над детскими страхами. Все-таки аэропорт - не
первый номер в списке самого страшного в этой жизни. Хотя он по-прежнему в первой десятке.
Я шел по какой-то лестнице и почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. Остановился. Держась руками за стену, я испытал жуткую обиду.
Господи, ну почему все так? Почему я? Я ведь обычный обыватель, который оказался в этой стране из соображений простого любопытства. Зачем так-то меня ломать? Зачем я ее
встретил? Как мне дальше жить? Как?! Я ее забуду. Ага, конечно. Кого я пытаюсь обмануть? Сколько мне осталась терпеть? Лет 10-15? А может год-два? Если бы! Молодыми умирают
только святые. Меня ждет неисчислимая куча серых дней, и каждый из них будет тяжелее предыдущего. Без нее. Всю жизнь. Эй, слышишь! Я так не умею. Я не справлюсь. 20 счастливых
лет ничего не чувствовать, что бы сейчас рыдать на этой вонючей лестнице. Какого черта ты так со мной поступаешь?
Я сползал по стенке. Наверное, я напоминал плачущего у развалин храма в Иерусалиме. Стоя перед стеной на коленях, я начал колотить в нее кулаками. Шея совсем уже не держала
голову. Я кричал во весь голос.
"За что?!"
Когда силы совсем кончились, я полностью повалился на пол и если судить по синякам на теле, то еще немножко скатился по ступенькам. Попытался открыть глаза, но у меня ничего
не получилось.
Очнулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечи.
"Да что с тобой такое?" - это была женщина, с которой мы познакомились в зале ожиданий двумя часами раньше.
"Вы?!" - я решил, что за мной следят.
"Не переживай, она вернется"
Хотелось плюнуть ей в лицо, но в горле было слишком сухо.
8.
Я постучал в дверь.
"Секунду," - голос М. У нее нет сомнений в том, что за дверью стою именно я. Значит все это было правдой.
В америке я всегда видел яркие сны, так что проснувшись в тот день утром до последнего хотелось верить, что весь вчерашний вечер мне приснился.
Утром я поздравил Андрея с днем рождения. Подарил ему забавный галстук. Он тоже куда-то собирался, кажется в церковь. Я оделся и пошел за М. Чувствовал себя паршиво. Но
голова не болела.
М. открыла дверь. Боже, какая она красивая.
На остановке мы встретили Андрея. Да, он точно ехал в церковь.
Именинник был очень счастлив и стал уточнять, во сколько мы пойдем в парк аттракционов. Я стал вежливо объяснять, что пойти не могу. Но М. вмешалась и сказала, что тоже
хочет покататься с нами. Я изумленно посмотрел на нее. Эта девушка постоянно вызывала у меня восхищение. Как она держит себя в эти минуту? И ведь никто, если он, конечно, не
станет с пристрастием смотреть в ее глаза, не скажет, что она сейчас в полу шаге от отчаянья.
"Мне все равно нужно забрать чек на работе," - она, как и подавляющее большинство европейских студентов, работала в этом парке с дурацкими горками.
Мы вышли на автобусной станции. Купили билеты.
"Что теперь?"
"Билеты есть, поехали за чемоданами"
И мне и ей нужно было купить по чемодану. После вчерашнего я плохо соображал. Так что мне было сложно проследить, как менялось ее настроение. Но с утра она больше улыбалась.
Рассказывала про своих подруг из университета, которых ей сейчас очень не хватает. Я вспомнил, что тоже учусь в институте. Но вроде ни по кому не скучаю. Хотя нет, я все-таки
скучал по нашей грязной столовой, где можно было слупить за 5 минут тарелку борща, гречу с тушенкой и компот с безвкусной булкой. Ах, милый дом - милый дом.
Мы объездили весь город, пока не нашли магазин с более менее пристойными чемоданами. М. выбрала себе такой весь большой и красивый. А я все не понимал в чем у них разница и
нужен ли мне чемодан вообще.
"Посмотри на это. Как раз то, что ты ищешь!" - она указала на небольшой чемоданчик, цвет которого я определил как розовато-фиолетовый.
Из всей сотни чемоданов, которые я видел в тот день, только в этом действительно что-то было. Это чемодан, который мне будет напоминать о М. всю дорогу домой. Я сразу полюбил
его.
В соседнем магазине продавали ковбойские шляпы. Я померил одну из них и увидел в зеркале бесстрашного покорителя дикого запада.
"Брр! Ты похож на дачника," - М. рассмеялась.
На остановке она спросила меня, люблю ли я свою жизнь. Я совершенно искренне ответил, что не то что бы уж очень.
"А вот он любил. Почему такие тоже умирают?"
Откуда же мне знать. Такие как я, люди, в жизнь которых забыли долить красок при рождение, умирают ничуть не с большей интенсивностью, чем те, кто эту самую жизнь любит. Год
тому назад, мне представился случай принять это на веру. Мой друг разбился под Донецком на полном детей самолете. У него было столько планов на будущее, а я, проснувшись на
следующее утро, не знал, чем себя занять.
Я ничего ей не ответил и взглянул на небо. Оно было низко-низко и все утыкано крошечными облачками. Какая прелесть!
"М., посмотри на это чудо!"
"Да, красиво," - она совсем безучастно подняла глаза на верх, затем очень грустно посмотрела на меня.
Я прочитал в ее взгляде: "Засунь свое небо куда подальше!"
Попятившись назад, я сел на свой чемодан. Подошел автобус. Мы ехали домой молча. Пару раз М. изобразила улыбку.
Принято считать, что в девушке важна загадка. Но, смотря на М., я отчетливо понимал, о чем она в эту секунду думает. Она была чиста и прозрачна, как и те слезы, которые время
от времени проступали из ее глаз. Никаких загадок - все перед тобой - все на ладони. В девушке важна загадка, только если это несовершенная девушка.
За окном проплывал наш городок. Самое скучное место на земле. Я вспомнил, как приехал сюда в начале июня из Нью-Йорка, из города, где у меня не получилось найти себя. Это
было мое второе жизненное поражение, после того как я не смог поступить в желаемый институт три года назад. Жизнь человека состоит из побед и поражений. Моя жизнь -
исключительно из поражений. Это может означать только то, что весь мой запас удачи припасен на будущее. Не иначе.
Выйдя из автобуса, я огляделся. Про город, где мне предстояло провести целое лето, я мог сказать лишь то, что это совсем непохоже на город. Еле заметный прыщик на теле
американской карты. Здесь со мной точно ничего произойти не может. Хотелось сесть обратно в автобус, от которого еще пахло Нью-Йорком. Кажется, он ехал к океану. Но я остался
стоять на автобусной станции, глядя по сторонам и уже совершенно ни на что не надеясь.
"Нам пора выходить," - М. встала с места и внимательно смотрела на меня.
Ее выражение лица было по-детски снисходительным. В голове у меня появилось забавное сравнение. Как будто мы отец с дочерью, пришедшие в парк культуры и отдыха субботним
утром. Она ест сладкую вату, а я пью пиво из граненого стакана. И вот я заснул на столе в летнем кафе, а М. пытается разбудить меня, так как ей неловко перед тетенькой за
прилавком, которая с таким пренебрежением смотрит на ее папу.
"Что-то задумался, извини," - я широко улыбнулся и пошел к выходу.
Дома нас уже ждал наследник Дракулы (4).
"Ребята, что вы так долго? Пойдем скорее," - он торопил нас собираться в свой проклятый парк аттракционов, М. пошла домой переодеваться.
Я посмотрел на Андрея.
"Эх, камрад, - это было одно из немногих русских слов, которые он понимал, - да ты ведь уже чертовски старый!"
"Я уверен, что это не так. Если кто-то из нас двоих и походит на старика, то это явно ты, мой русский друг!"
Мы рассмеялись. Он попросил меня рассказать про М. Видимо Андрей решил, что мы с ней уже больше чем друзья. А я даже не был уверен, что мы друзья. Я просто оказался рядом,
когда вокруг нее не было никого, кто мог бы ее выслушать. Искусство слушать. Я никогда им не владел. Но именно оно сблизило меня с самым прекрасным из того, что я когда-либо
встречал в своей жизни.
Андрей настороженно спросил в чем дело. Не привык он видеть меня таким задумчивым.
"Ей очень тяжело, Андрей. Мы должны ее поддержать."
Поддержать ее у нас особо не получилось. Придя в этот чертов парк, мы пошли в ресторан (назовем это так), где работала М. Менеджер обещала ей чек уже сегодня. Пока М. решала
свои вопросы на кухне, мы с Андреем ели дежурное блюдо этой забегаловки. Незамысловатые полоски жирного теста, политые клубничным сиропом. Классический вариант американской
стряпни не дороже пяти баксов. Хотя стоит признать, что я был единственным из собравшихся, кто не оценил по достоинству этот кулинарный шедевр. Окружавшим нас посетителям все
пришлось очень даже по вкусу. Особенно детям, которые бурно смаковали свои порции калорий. Выстрелите в меня, если эти маленькие пузатики окажутся не последним поколением
великой америки.
Наконец-то подошла М. Вид взволнованный.
"Ну как вам наш pancake?"
"Очень даже чудесно!"
"Волшебно!" - у Андрея всегда все было очень даже чудесно, а у меня волшебно.
М. рассмеялась, но меня уже было так просто не провести. Не извинившись, я перешел на русский.
"Не получилось?"
"Чек мне дадут только в понедельник. Я не знаю что делать," - она на самом деле выглядела, как человек, который не знает, что ему делать. Столько проблем на нее навалилось.
Давай уже, помогай хоть чем-нибудь!
"Значит поедешь в понедельник вечером. Чек обналичишь в Нью-Йорке, не трать здесь на это время. Сегодня еще попытаемся дозвониться до авиакомпании,"
"А как же ты?" - бедная М. даже не подозревает, что эгоист за которого она сейчас переживает, как только понял по ее выражению лица, что он едет в Нью-Йорк без нее, первым
делом задал себе именно такой вопрос.
А как же я?
Внутри слышался голос, твердивший: тем лучше. Чем именно лучше ни себе, ни тем более М. я объяснить не мог.
Я ничего не сказал. Мы пошли занимать очередь к каким-то крутым горкам. Пробираясь сквозь толпу, М. и я отстали от Андрея.
Она выглядела очень расстроенной. Наверняка ее так называемые коллеги все норовили узнать, как она себя чувствует. В итоге М. чуть не плакала. Уроды. Но ведь прошлым вечером
я был занят тем же самым. Я урод. Мы все хотим залезть к другим в душу, не осознавая, что у нас есть своя. И с такими темпами она не вечна.
"Извини меня, но мне нужно домой," - несмотря на то, что я видел как М. больно, такой поворот событий стал для меня полной неожиданностью. Как мне поступить? Уйти вместе с
ней и тем самым огорчить до безумия Андрея? Остаться в парке и бросить ее одну? Но, быть может, она хочет побыть одна? Со вчерашнего вечера мы вместе, почти не разлучаясь. Да
я скоро ей элементарно надоем. Если еще не надоел.
"Ты держишься?" - я видел, что да. Но все равно спрашивал. Какой же я все-таки урод.
"Да, не волнуйся. Догоняй Андрея, а то он уже далеко"
"Увидимся вечером?"
"Конечно. Иди же скорее," - ей как будто не терпелось, что бы я ушел. Видимо эти скоты совсем расстроили ее.
Я побежал к уже изрядно взволнованному Андрею. Мой румынский друг не знал что и думать.
"Где она?"
"М. просила извиниться перед тобой. Она плохо себя чувствует,"
"Женщины," - Андрею не понравилось, что с ним не попрощались.
"Ну, как эти горки? Нормальные?"
"Шутишь? Они очень даже чудесны!"
За день мы перекатались на куче самых разных аттракционов. Я пытался отвлечься от мыслей о М., но это было совершенно не возможно. Она как будто была рядом.
Возвращались мы, когда уже стемнело. Андрей напевал по дороге румынскую диссидентскую песню про товарища Чаушеску. Вокруг было столько улыбающихся лиц. Каждое из которых я
ненавидел.
"Да что с тобой случилось? Ты злой как Сталин," - у Андрея были интересные сравнительные показатели злости.
"Посмотри на этих людей. Они все притворяются!"
"Нет, они просто счастливы"
"Да что они могут знать о счастье?!" - можно подумать, мне было известно о том, что такое счастье. Но злость так и перепирала.
"Пожалуй ты прав, американцы неисправимые лгуны" - Андрею не хотелось спорить.
Не заходя домой, я сразу пошел к М. Открыли ее руммейты с Урала. Она сидела одна в комнате на кровати.
"О, это ты!" - М. улыбнулась своей самой теплой улыбкой.
Играла грустная музыка. Вокруг М. лежали фотографии. Я сразу догадался, кто изображен на них.
"Хочешь посмотреть? Мы фотографировались незадолго до моего уезда."
Я сел рядом с ней. Господи, да они без сомнений самая красивая пара на свете. Без него М. даже не полчеловека. Без него ее просто не существует.
"Правда, мы с ним похожи?"
Я кивнул. Теперь у меня не осталось сомнений. Он жив. Иначе смысла продолжать существование у человечества просто нет. Оно обречено.
М. спрашивала, как ей лучше поступить при возвращении домой. В Нью-Йорке ее встретят друзья и помогут добраться до аэропорта. Менять дату по телефону она уже не хотела. Ей
рассказывали, что можно прямо в аэропорту попросить, что бы тебе предоставили место на ближайшем самолете. Тем лучше. Она не знала как вести себя в Москве, если там не
окажется билетов до Казани. Я сказал, что это не проблема. Всегда можно договориться с проводниками и тебя посадят без билета. М. спросила, не собрал ли я еще свой новый
чемодан.
Мне хотелось предложить ехать в понедельник вместе. Но как бы это выглядело? Нужно быть уродом в меру своей природной уродливости. Никак не больше. Ей захотелось поговорить
со своей мамой. Она еще не рассказала родителям, что произошло. И вообще, давно с ними не разговаривала.
Мы пошли в магазин. Добрые продавцы разрешают использовать свой телефон для звонков по карточке в европу. В России было начало седьмого утра, тем не менее М. довольно быстро
дозвонилась. Я побродил вдоль полок с продуктами. Потом вышел на улицу и от туда сквозь витрину смотрел на М., прижимавшую телефонную трубку к своему самому красивому в мире
правому уху. Если какое ухо на свете и могло с ним конкурировать по красоте, так это было ее левое ухо. Я облокотился на какой-то здоровенный железный ящик. Затылок М.
периодично трясся. Она плачет?
Разговор с мамой не воодушевил М. Даже наоборот. Она выглядела еще более растерянной.
"Я не знаю, как жить дальше. Я никого не смогу больше полюбить," - мы шли домой, М. плакала.
Я поднял глаза на небо. Ну что, сукин сын, теперь ты доволен? Иногда я чертовски зол на всяких там богов. Как бы их не называли, все они отпетые беспредельшики. Иногда я
общаюсь с ними. Но не больше двух-трех фраз за один сеанс связи. Слишком много чести.
"Не думай об этом, еще ничего не ясно. Пока ты веришь, он с тобой," - мне не хотелось, что бы она сдавалась. Он жив. Я в это верил. Она тоже должна верить в это. Иначе, зачем
жить?
М. смотрела на меня большими заплаканными глазами. Мне показалась, что я был единственным, на ком основывалась ее надежда. Словно мне и вправду было известно что-то такое, о
чем она пока не знает. Но я руководствовался лишь нескладностью всей этой истории и отчаянной верой в справедливость, хотя бы в каком-нибудь своем проявлении. Ну почему она не
хочет им позвонить?
"Ты боишься смерти?" - М. не перестала плакать, но говорила спокойно.
"Своей?" - я отрицательно замотал головой. Не люблю этот вопрос, потому что не могу ответить честно да или нет. К слову, я вообще не люблю вопросы, где нужно отвечать да или
нет. Они отдают лживой категоричностью. Но раз я уже признался в отсутствии восторга от жизни, то нужно быть последовательным до конца.
"А я боюсь. Когда мне было лет пять, или может быть даже меньше, меня оставили одну дома. Как и для всех маленьких детей, это казалось мне самым страшным на свете. И вот я
захожу на кухню, что бы налить себе молока и вижу как на плите горит конфорка. Большое синее пламя. Кто-то забыл выключить. За окном темно, идет снег. Мне очень страшно. Мама
с папой на работе, старшая сестра должна прийти через несколько часов. Я сажусь перед окошком и складываю руки для молитвы. Я где-то видела как молятся. Боженька, пожалуйста,
не дай мне умереть. Пускай моя сестренка придет пораньше. Пожалуйста"
Ты слышишь это? Нет, ты слышишь?!
Мы подошли к ее парадной. Видимо это место, где мы навсегда попрощаемся. Мне резко стало плохо. Голова закружилась, как волчок.
"Жалко. Мне хотелось поехать в Нью-Йорк вместе с тобой," - М. смотрела чуть выше моих глаз. Приблизительно в район лба или немножко выше. Ничего удивительного, я был лохматым
и небритым.
"Все будет хорошо. Ты доедешь до дома, а там все как и было. Он ждет тебя. Иначе быть просто не может"
М. улыбнулась. Когда улыбаются сквозь слезы, это напоминает безнадежно пасмурный день, который благодаря внезапно выглянувшему солнцу, преображается за считанные мгновенья.
"Знаешь. Мне кажется, что я приеду к нему, позвоню в его квартиру, и он мне откроет. Такой весь после больницы худенький, бледненький. Но все равно - мой," - перед тем как
сказать последнее слово она очаровательно шмыгнула носом.
Я широко улыбнулся. Ноги меня едва держали. Перед глазами все плыло. Но мне так понравилась ее фраза, что я был готов забыть обо всем на свете.
Завтра она пойдет на работу. Она сначала не хотела, но я сказал, что это нужно. Ничто так не отвлекает, как тупая бездумная работа.
М. что-то рассказывала. Не в силах напрячь уши, я просто смотрел на нее. Меня всего трясло. Видимо она заметила, что я еле стою.
"Иди домой. Тебе завтра ехать," - М. сказала это без интонации. Мне даже показалось, что она немножко обиделась.
Я закивал. Вот он момент, к которому все шло с самого начала. Сейчас мы пожелаем друг другу удачи и больше никогда не увидимся. Это конечная станция моего подземного
электропоезда. Дальше меня повезут в депо. Вот она значит какая - жизнь.
Раньше я каждое лето ездил к своей бабушке. Когда мы прощались, я старался не думать о том, что вижу ее в последний раз. Она старенькая, но мы все равно еще увидимся. Мы -
самая лучшая на свете бабушка и самый бестолковый внук во всей галактике. Но в последний раз - кстати, я хоть помню когда он был? - я ни о чем таком не думал. Мы просто
попрощались, что бы больше никогда не встретиться.
"Спасибо. Спасибо тебе за все," - М. говорила очень надрывно и сбивчиво. Это на нее не похоже.
Я вспомнил американское выражение Thanx for nothing и тяжело вздохнул.
"Буду ждать вас вдвоем в питере," - впервые за весь вечер я смотрел ей прямо в глаза.
Ее лицо засияло. Она видимо представила, как они едут вместе в ее любимый город. Я подумал, что появился на свет, быть может, только ради того, что бы сказать ей эти слова.
Она должна верить, что он жив. Иначе ничего не получится.
Мы молчали, она взволновано смотрела на меня. М. понимала, что я действительно верю в чудо и в жестокость его родителей, как в частный случай этого чуда.
"Конечно же мы приедем," - М. говорила чуть слышно.
В этот момент мне наверное стоило обнять ее и сказать что-то еще на прощанье. Но когда я представил, как услышу стук ее сердца, который потом будет преследовать меня всю
оставшуюся жизнь, то понял, что не смогу с этим жить.
"Я буду ждать," - развернувшись, я пошел по тропинке в сторону дома.
Ноги заплетались, дорога шла ходуном. В глазах преобладал фиолетовый свет, там же появились слезы. Я чувствовал, что сейчас упаду. У меня бывает такое, от давления или
чего-то типо этого. Держись, тряпка, она смотрит на тебя. Собрав всю волю в кулак, я выпрямил спину и дошел до поворота. Я ни разу не обернулся. Возможно, она сразу ушла
домой. Возможно, осталась стоять и смотреть на человека, которому она поверила. Она верит тебе. Твоя ответственность безмерна.
Падая на траву, я проговорил вслух:
"Ну что, друг, не подведи меня, ты должен быть живым"
Я закрыл глаза. Мне представился молодой человек М. Он сидел в сквере на скамейке с застывшим, как на фотографиях, которые я сегодня видел, лицом и почему-то говорил голосом
М. Я ничего не мог разобрать. Но, наверное, он обещал мне, что не подведет.
"Я знаю, спасибо," - глаза открылись, чувствовал себя намного лучше.
Повернувшись на спину, я снова смотрел на небо.
"Забери меня, но только не оставляй ее одну. Боженька, пожалуйста, не дай ей умереть"
9.
Мой иллюминатор находился прямо над крылом. На втором курсе, что бы получить зачет по аэромеханике, я выучил название и принцип работы всех этих элеронов с закрылками.
Сейчас я ничего уже не помню. Всегда поражался, как студенты, которые постоянно списывают, знают намного больше меня. Возможно, я просто по природе своей туповат. А может мне
тоже пора научиться списывать и тогда в моей голове будет что-нибудь оставаться. Хотя, не стоит завираться и кричать о своей непоколебимой честности. Как-то раз я
воспользовался чьим-то конспектом на экзамене по физике и получил пятерку. Я сделал это потому, что в тот момент у меня были большие житейские трудности, и не было возможности
подготовиться. Казалось, что мне вообще не по силам сдать этот экзамен. Когда же я пришел с зачеткой в деканат, на меня смотрели круглыми глазами. Отлично у этого
преподавателя получали считанные единицы. Мне было стыдно, но что поделать. Я всегда говорил, что хуже вранья может быть только чрезмерная честность. Та русская женщина
проводила меня до регистрации на самолет. Она решила, что от меня ушла девушка, поэтому я падаю в обмороки и показываю незнакомым людям язык. Мне уже было все равно, кто там и
что думает.
"У меня в Питере живет племянница твоего возраста, хочешь, я дам тебе ее номер?"
Да что вы говорите? А кроме нее в Питере живет еще почти три миллиона женщин. И в телефонном справочнике я без труда смогу отыскать их номера.
"Я не пользуюсь телефоном. Это противоестественная форма контакта между людьми" - пускай думает, что я сектант.
"Ты забавный, я думаю, все у тебя будет хорошо"
Хотелось бы узнать, что именно?
"У меня уже все было"
"До свидания, самый необычный мальчик на свете. Ты уж береги себя, пожалуйста"
"Спасибо, что помогли мне. Надеюсь, вы тоже когда-нибудь улетите из этой страны"
Она рассмеялась. Все-таки зря я думал о ней так плохо. Если бы не она, кто знает, как могло закончиться мое падение на лестнице. Работники аэропорта скорее всего, направили
бы меня на судмедэкспертизу, где доктора, наподобие героев сериала ER (5), искали бы целую неделю транспортировочные героиновые шарики в моем желудке. В общем, попаданию на
свой самолет я обязан этой доброй тетеньке.
Я пронес на борт свое последнее яблоко. Очень кстати. Пока я наблюдал за движениями интерцепторов, ко мне наконец-таки вернулся аппетит. Самолет поднялся над Нью-Йорком. До
свидания, Большое Яблоко, я бы швырнул в тебя огрызком, но форточку открывать нельзя. Не знаю почему, но у меня было какое-то ну уж очень хорошее настроение.
Я вспоминал о том, как прилетел в этот город. О своей первой работе в еврейском ресторане в Квинсе. Ведь этот недолгий опыт полностью перевернула мое сознание. В день,
который впоследствии оказался для меня последним в этом ресторане, у меня все валилось из рук. Мы обслуживали Бар-Мицву сынка известного в кругах квинсовских евреев музыканта.
Напортачил я там по полной программе. Потеряв всякое терпение, менеджер отправила меня на гарбич.
"Что бы духу твоего в зале не было! Стой у контейнера и опорожняй тарелки. Смотри мне, не разбей ничего!"
Ну, про не разбей, это она так, формально сказала. В тот день у меня был график - тарелка и два бокала в час. Причем к вечеру я уже шел с ударным опережением плана. Стоять
на гарбиче - это значит, что другие официанты приносят тебе подносы с грязной посудой, а ты выбрасываешь все, что недоели гости в мусорный контейнер. Накопившуюся посуду
несешь на мойку. Накопившийся мусор сносишь в большую мусорку на улице. Все очень просто. По началу мне даже нравилось выкидывать порции дорогих нетронутых блюд. Несмотря на
кашерность, еда в этом ресторане была просто потрясающая.
Через час процесс совершенно перестал доставлять мне удовольствие. В голове была только одна мысль о том, что меня увольняют, а значит, уже завтра придется искать новую
работу. Еще полчаса и в голове вообще не осталось никаких мыслей. Все функции выполнялись машинально, пусть и не без сбоев, когда говяжий стейк с грибным салатом отправлялись
в раздел "посуда", а ложки и вилки на дно мусорного бака. Чем ближе к концу вечеринки, тем дороже и вкуснее подавали блюда. И тем хуже гости их ели. В этом отношении я их
прекрасно понимаю, эти буржуйские свиньи жрут уже с пяти часов, а возможности человеческого организма, как известно, небезграничны. Меня уже тошнило от всех этих деликатесов:
черная икра, трюфеля, семга. Я работал как зайчонок из рекламы батареек. В том смысле, что я тоже стал мягкой игрушкой с ватой в голове и полутрами вольт в центральной нервной
системе. Это на сколько денег я уже выкинул сегодня еды? Черт бы побрал эту систему.
И вот, отскребывая от тарелки очередную порцию первоклассной гусятины, мою кожу пробрал холод. Из контейнера, набитого так называемым мусором, на меня смотрели чьи-то глаза.
Я отпрыгнул назад, тарелка с грохотом разбилась о пол.
"Чего с тобой?" - девочка Маша принесла мне еще один поднос, заполненный аппетитным кушаньем, подлежащим утилизации. Очень хорошая девочка. Не уволили бы меня так быстро,
наверняка мы могли подружились поближе.
"Ничего. Просто глюки"
"В этом городе и не такое бывает"
Маша помогла мне собрать осколки. Я посмотрел в гарбич. Тьфу, и впрямь почудилось. Я вынул мешок из бака и потащил на улицу. Когда я уже занес его, что бы опрокинуть,
почувствовал как что-то хватает меня за жилетку. Это что-то было рукой и явно находилось в мешке.
"Вашу мать!"
Я бросил все и побежал в туалет. Тот, который предназначался для персонала был намного дальше. Я зашел в туалет для гостей. Там стояла дымовая завеса от явно недешевой травы.
Двое сорокалетних мужиков катались по полу. Третий
залез по ограждениям кабинок к потолку и выдувал паровоз в пожарную сигнализацию. Ничего себе. Почему мне на 13 лет не устроили такого пати? Ну, если питаться у них толком не
получается, то хотя бы отдыхать они умеют. Умывая лицо, твердил себе, что видимо просто заработался, и никого в мешке с мусором не было.
Когда я вернулся к гарбичу, то увидел там своего менеджера, которая делала за меня мою нехитрую работу.
"Я чего, за тебя тут вкалывать должна?"
"Люси, родная, вам явно не хватает позитива. Зайдите на пять секунд в мужской туалет"
"Что там опять такое?" - по ее глазам я догадался, что смешливые мужички – это нормальная практика для их ресторана с не самой высокой нравственной политикой.
Она убежала. Я продолжил выкидывать продукты. Пару мешков все было нормально, но когда я снова начал делать все на автопилоте, то опять увидел чьи-то сверкающие глаза. Теперь
я разглядел черного ребенка. Я сразу представил себе, что это малыш из какой-нибудь бедной центрально-африканской страны, который в эту самую секунду умирает от голода.
Я снял со своей шеи бабочку, кинул ее на стол. На этот стол складывали начатые бутылки из под алкоголя. Кстати, в большинстве своем их содержимое тоже пойдет в никуда.
Одно это обстоятельство объяснило для меня всю природу многовекового русского антисемитизма. Я схватил, не глядя, одну из бутылок с водкой и подобно Юрии Никулину, заныкал ее
себе под рубаху.
"Ты чего делаешь?!"
Слава Яхве! За моей спиной стояла Маша, а не Люси. Их голоса немножко похожи.
"А что, не видишь? Ворую. Шакал я этакий"
"Чего?"
"Обещайте мне, что позаботитесь о наших детях. Дальше откладывать некуда, я ухожу на фронт!"
"Да ты обдолбался! Вот сволочь! когда успел?"
"Не ждите от меня писем, лишь помните - мое сердце всегда будет принадлежать только вам. Так прощайте же, мой ангел. Да преобразится ваша любовь в мою доблесть и храбрость.
На веки ваш, барон Мюнхгаузен"
"Слышишь, ты чего?"
Я не стал ей рассказывать, как мне срывает крышу от гарбича. Бедняжка сама все поймет, если вдруг проштрафиться и Люси приговорит ее в наказание к мусорным работам. Я убежал,
чуть не выронив по дороге бутылку. Был час ночи. Я вспомнил, что оставил ключи и деньги в джинсах, которые не стал переодевать. Но если уж дезертируешь, то делай это
по-тихому. И ни в коем случае не возвращайся. Я шел по Queens Blvd (6). в заляпанной халдейской униформе.
Черт возьми, я ведь украл водку. Не провел в этой стране и недели, а уже скатился к мелкой уголовщине. Правда, когда я достал бутылку, то разочаровано ахнул. В здоровенном
литровом пузыре не оказалась и третьей части. Урок на будущее – смотри, что тыришь.
Вокруг никого не было. Изредка проезжали машины. Я вспомнил глаза и руки африканских детей. Какой этот мир все-таки несправедливый. Я открыл бутылку и начал пить прямо из
горла. Не сумев проглотить ни капли, я выплюнул водку на асфальт. От злости я швырнул туда же и бутылку. Она разлетелась на кучу осколков. Я закричал.
"А ну убирайся отсюда, панк!"
Я не сразу понял, откуда раздавался этот голос. Мне даже показалось, что это мог говорить сам бог. Я впервые в жизни перекрестился. Правда, сделал это почему-то левой рукой.
"Я сейчас полицию вызову" - это был какой-то старик, грозивший мне кулаком из окна второго этажа одного из билдингов вдоль бульвара.
"Да вызывай хоть ОМОН, хоть МАССАД, хоть ОБСЕ!" - если бога я в том состоянии еще боялся, то до старикашки и полицейских мне особого дела не было.
Старик ничего не ответил. Потом до меня дошло, что видимо он просто не понимает по-русски. Я не спеша, пошел дальше.
Первые пешеходы встретились мне через минут двадцать. Черный парень с белой девушкой. Скорее всего, крутой гангстер и украинская шлюха
"Друзья, вы не одолжите мне два доллара на метро?"
"Проваливай!"
Ну и черт с вами, пешком дойду. Козлы! В Африке дети умирают. А им двух баксов жалко. Дойдя до дома, я позвонил на удачу в дверь. Неожиданно моя хозяйка открыла.
"Где ты был всю ночь, работал?"
"Нет, я ездил в Демократическую Республику Конго. Вашей америке скоро хана!"
Сидя в самолете мне казалось все это очень забавным. Но тогда-то мне было ой как грустно. Я проклинал собственных родителей за то, что они родили меня в такой несправедливый
мир, где от голода умирают дети и в тоже время выкидываются тонны продуктов.
Какое у меня все-таки хорошее настроение. Рядом со мной сидела девочка. Она была страшненькая и по началу не очень разговорчивая. Не знаю почему, я спросил ее, боится ли она
своей смерти. Сделав такое выражение лица, как будто готовилась позвать стюардессу с просьбой пересадить меня, она заговорила.
"Знаешь, а я хочу умереть. За три месяца меня так достал этот мир, что если наш самолет прямо сейчас начнет падать, то я буду просто счастлива"
Я привстал со своего сиденья и внимательно изучил всех пассажиров эконом-класса. Ни детей, ни особо красивых девушек на борту не было. Летящих первым классом мне не было
жалко в априори.
"Да, можно падать"
Она засмеялась. Самым обычным смехом на свете. Видно ей надоело сидеть молча и она решила продолжить знакомство.
"Как тебя зовут?"
"Крошка Енот," – по-моему, нормальное имя для знакомства где-то над Гренландией.
"Я серьезно," - она продолжала смеяться.
"Ненавижу серьезных. Все проблемы в этом мире от них"
После того как подали ужин, она заснула. Я внимательно смотрел на ее не самое красивое в мире лицо. Ее крупно-профильный нос был почти таким же огроменным, как у меня. Она не
закрывала рот, когда спала. Видимо какие-то проблемы с дыханием. Я увидел ее зубы. Второй верхний очень кривой. В точности как у меня. У нас с ней определенно есть что-то
общее. Она тоже крыса из подземелья. Но что она видела в эти три месяца, если желает своей смерти? Может быть то же самое, что и я?
Сразу вспомнил о М. Где она сейчас? О чем думает?
Я как будто протрезвел. Вероятность того, что М. дали место на ближайшем рейсе теперь расценивалось мной, как крошечная. Если она вообще доехала до Нью-Йорка. Она ведь такая
доверчивая. Мало что ли в нашем городке таких бездельников типа меня. Они ей наговорят. Ладно я хоть по природе своей безобидный. А другие еще не то расскажут. Куда ты лететь
собралась? В Казань?! Да закапали твоего молодого человека в тот же вечер. Кому ты теперь там нужна? Оставайся в нашей деревне до октября и не рыпайся. Новая жизнь. Новые
знакомства. Новая любовь.
"Нет!" - по моему лицу текли слезы. Мне хотелось срочно ее увидеть. Зачем?! Зачем я оставил ее одну? Как это будет выглядеть - как это будет выглядеть. На! Смотри теперь, как
это выглядит. Какой же я все-таки дурак.
М. не верь никому! Ты нужна ему! Ты нужна мне! Счастливая! Рядом с ним! И что бы вокруг вас бегали маленькие дети. Как ты и хотела. Ваши самые красивые в мире дети.
Пожалуйста, не сдавайся! Я достал салфетку и вытер свои слезы. Черт возьми, какие у меня мутные слезы! Парафиновые?
Закашлял. Спящая рядом девочка заворочалась. Силой я сдержал кашель.
Прильнув к иллюминатору, я смотрел на закат. Забавно наблюдать закат из самолета. Обычно ты смотришь на солнце из позиции снизу, а тут как-то нестандартно. И в этот самый
момент мой внутренний голос наконец-то озвучил мысль, которую я так упорно гнал из своей больной головы.
"А справиться ли она без него? Найдет ли она смысл жизни? Будет ли она ЖИТЬ вообще?"
Я начал целовать иллюминатор. Видимо в самолете все спали, иначе мне прислали бы доктора. Мне хотелось поцеловать это солнце, которое убегало от меня за горизонт. Мне снова
показалось забавным, что когда я летел в америку, то мы шли с солнцем на перегонки. Теперь же мы, разминувшись, двигались на встречу друг другу, что бы уже встреться утром, в
москве.
Ага. Очень забавно. Может быть, все-таки ответишь на поставленные перед тобой вопросы? Ты ведь знаешь, что это правда. Родители присылают девушке сына смс о его смерти. Что
ты здесь нашел подозрительного? Зачем ты ей морочил мозги? Ей ведь теперь будет только сложнее. Зато тебе есть чем гордиться! Можешь даже вытатуировать у себя на лбу: ДОЛБАНЫЙ
ОПТИМИСТ. Или лучше: УРОД. СЛАБАК. НИЧТОЖЕСТВО. Все подходит. Есть из чего выберать.
НЕТ!!! Хватит! Пожалуйста, я знаю. Я виноват. Я глупый. Но я верю.
Ты веришь?! Да ты никогда ни во что не верил. Ты пародия на человека. Приехал в америку и сразу сдался. Увидел как работает машина и что ты сделал? Разбил бутылку водки об
асфальт. И пару раз крикнул в пустоту о том, что не согласен. И бегом стричь американскую травку в гнилую южную дыру. Предатель. Хлюплый конформист.
"Простите, пожалуйста, можно мне рюмку коньяка?"
"К сожалению, коньяк не входит в список бесплатных алкогольных напитков в эконом-классе. Мы можем предложить вам вино или пиво"
"А раки у вас к пиву есть?"
"Простите?"
"Давайте вино"
Если это действительно окажется правдой, то я поступил с М. очень жестоко. Я сделал больно ей. Я сделал невыносимо больно себе. Теперь мне еще больше хотелось ее увидеть, что
бы попросить прощения.
Посмотрите на него. Он наконец-то понял, что натворил. Аплодисменты нашему герою.
Я не мог больше сдерживать свой кашель и в итоге разбудил соседку.
"Что с тобой? Ты плачешь?"
"Представляешь, американцы добавляют в белое вино репчатый лук, - я допивал свой бесплатный напиток, вытирая с лица слезы, - не знаю для чего, может быть для света"
"Ну, Крошка Енот, расскажи мне, что случилось?"
Я еще раз внимательно посмотрел на эту девочку. Мы с ней похожи друг на друга, как и М. со своим молодым человеком. Тут же мне представилось как я тону в море, а какой-то
сопляк «лечит» ее надеждой в другом полушарии. От злости я опять закашлял.
"Это из-за девушки?"
"Какой еще девушки? Глупая, еноты размножаются почкованием"
Она снова засмеялась.
"А почему ты не спросишь, как меня зовут?"
"Поверь мне, Тася, в этом нет никакой необходимости" - садясь в самолет, она листала свой паспорт. Мы, крысы, очень бдительны к таким мелочам.
"Нет, Крошка Енот, меня зовут не Тася. Меня зовут Пи-ка-чу," - она облизала свои губы.
Впервые за последнюю неделю мне захотелось женщину. Черт возьми, я еще способен на то, что бы хотеть женщину. Значит еще живой?
Я сжимал ее ладонь, она положила свою голову на мое плечо. Она - самая обычная девочка Тася, каких в мире миллион. Я - самая обычная крыса, которых только в питерском метро
больше миллиона.
Мы заснули. Сначала она, потом я.
Я лежал на берегу океана и смотрел на небо. В той же самой позе как после
нашей последней встречи. Тут из воды вышла улыбающаяся М. Приподняв свою голову, я видел как она приближается ко мне.
"Ты хотел мне что-то сказать?"
"М., я не знаю, как мне дальше жить. Я люблю тебя, М."
Она улыбалась.
"Я виноват перед тобой. Я пытался заставить тебя поверить, во что сам не верил. Прости меня, М."
"Неправда, ты верил. Я верю. Мы верим"
Я попытался встать, но М. поставила свою крошечную ступню на мою грудь.
"Ты 20 лет искал меня, совершенно не подозревая об этом. Ты всегда отрицал любовь, даже когда любил кого-то. У всего вокруг ты находил свойство заменимости, или даже просто
ненужности. Можно я буду с тобой откровенной? Ты не очень умный человек. Ты не очень добрый человек. Ты не очень искренний человек. Но ты еще способен на чувства"
"М., разве ты не понимаешь, крысы не испытывают никаких чувств"
"Крысы не испытываю того, что им ненужно. Ты решил, что я нужна тебе. Но ты начинаешь чувствовать, как сжимается твоя грудь и понимаешь, что..."
М. встала обеими ногами на мою грудную клетку. Она не очень тяжелая, но я все равно
вскрикнул от боли.
"М., пожалуйста, не надо"
"Только скажи, что я не нужна тебе, и я исчезну"
Становилось все труднее дышать. Она раскачивалась на моих ребрах и
подпрыгивала вверх.
"Уничтожь меня. Сотри из своей памяти. Я не нужна тебе. Я все равно не твоя!"
"М.!" – я задыхался.
"Ну же, смелее. Ты всех способен забыть. Водка, гашиш, бессонные ночи. Только скажи это! Хотя бы подумай. Ради меня"
"НЕНУЖНОЕ СЛЕДУЕТ УНИЧТОЖИТЬ!"
Она в последний раз подпрыгнула и замерла в воздухе, раскинув руки. Ее
улыбка, самая лучшая улыбка на свете, смотрела на меня.
"Береги ее. Ты еще способен на чувства"
Я открыл глаза и закашлял. Грудь как будто была спрессована. Весь самолет по-прежнему спал. Наверное, уснули даже пилоты. Тася сопела на моем плече. Я поцеловал ее в висок. В
самый обычный висок на свете. Сквозь сон она улыбнулась, прошептав чуть слышно:
"Крошка Енот"
"Я здесь, Пикачу. Я здесь"
Примечания:
(1) Мангус (англ. Mongoose - мангуста) – популярные в Соединенных Штатах велосипеды китайского производства.
(2) Los Fastidios – итальянская антифашистская ska-oi группа. В своем творчестве призывает к солидарности рабочего класса.
(3) Каларсы и Апрносы (англ. colour – цвет, оттенок; Apron – фартук, авансцена) – особые участки на поле для гольфа. Требуют регулярного подстригания. Для их обслуживания
используется дизельная машина Greenmaster 3100. Как правило на поле с 18 лунками присутствует 30-36 калорсов и апронсов (в гольф-клубе, где работает наш герой их 35)
(4) Наследники Дракулы, Драки, Драксы – жаргонное название граждан Румынии и юга Венгрии в среде европейских студентов. Реже применительно к студентам из Республики
Молдова.
(5) ER (англ. Emergency Room — приёмное отделение) – американский телесериал про чикагских врачей. В России ряд сезонов вышел под названием «Скорая Помощь»
(6) Queens Blvd. (англ. бульвар Королев) – центральная улица района Квинс (Quenns – Королевы), самого крупного района Нью-Йорка.
07.05.2009,